— Да уже знаю! — так же возбужденно орал в ответ Жан или Жак. — И он снова убивает! Он убил трех человек!

Боже мой, какая радость!

Ну то есть, конечно, не радость, потому что убиение людей не может быть поводом для веселья, но сам факт... Сам факт появления Иванова был очень кстати.

Творческая группа французских телевизионщиков хорошо поработала в России, накопав массу неизвестных на Западе фактов о деяниях Иванова, совершенных на Родине, взяв полтора десятка интервью и забив несколько кассет панорамами мест преступлений.

Материала было много, даже слишком много. Но не хватало какой-то изюминки, чего-нибудь такого, что могло расшевелить зрителя, пощекотать ему нервы. И вот она, кажется, появилась...

— Надо найти русского следователя, который давал нам интервью. Старкова. Он, кажется, говорил, что Иванов проявит себя. Он оказался прав!..

Старкова нашли и поставили перед объективом видеокамеры.

— В прошлый раз вы сказали, что Иванов обязательно должен совершить новое преступление. И скоро совершить.

— Говорил, — согласился Старков.

— Вы оказались правы! Он убил трех человек!

— Конечно, прав, — не стал скромничать Старков. — Я хорошо знаю его. Я настроился на него. Иванов не может не убивать, он — идеальная машина, созданная для убийства. Это его призвание, его работа, его хобби. Вряд ли он переключится на разведение гладиолусов или кулинарию.

Французы дружно засмеялись.

— Что вы можете сказать о его новом преступлении?..

Теперь Старков знал, что от него хотят услышать французские киношники. Им необходимо продолжение интриги. Им требуется многоточие.

— Да, он убил еще трех человек, — кивнул в объектив видеокамеры отечественный Шерлок Холмс. — Но три жертвы — это, смею вас заверить, немного. Это не масштаб Иванова. Что такое три трупа для преступника его уровня — так, семечки. Я расследовал не одно совершенное им преступление и могу со всей ответственностью заявить, что это преступление не более чем разминка перед чем-нибудь более серьезным. Как настоящий профессионал, он понимает, что тот, кто хочет оставаться в форме, должен тренироваться. Как пианист, который каждый день должен играть гаммы. Как балерина, которая, если не постоит у станка хотя бы три дня, не сможет исполнить сложный пируэт...

Поучаствовав в двух десятках телевизионных и радиошоу, бывший следователь-“важняк” Старков насобачился говорить красиво.

— Так вы хотите сказать, что убийство трех человек для него лишь тренировка? — поразились французы.

— Именно так, — кивнул Старков, — Для того чтобы не разучиться играть, надо играть. Для того чтобы не разучиться убивать, надо убивать! Именно поэтому он берется за выполнение столь простеньких заказов. Он поддерживает себя в форме!

Это было сказано здорово — убивать людей ради того, чтобы не разучиться их убивать. Это французам понравилось.

— Уверен, что это дело было для него проходным. И не сегодня завтра мы услышим о нем снова, — уверенно заявил Старков. — Голову даю на отсечение.

Последняя фраза вызвала новый всплеск оживления. Шутки про отсечение головы во Франции всегда имели успех.

— То есть вы думаете, что он не станет прятаться после этого убийства и что он пойдет на новое преступление? — все же переспросили французы, чтобы усилить концовку интервью.

— Я не думаю — я знаю, — заверил их бывший следователь-“важняк”. — Он вышел на охоту, и, значит, никто не может себя чувствовать в безопасности. Не вы, не я — никто! Иванов на свободе, Иванов среди нас. Рядом с нами. Может быть, именно в эту минуту он выбирает очередную жертву. Вернее, несколько жертв. Потому что одной ему будет мало. И трех — мало! Матерый волк никогда не убивает одного барана, даже когда ему нужен для утоления голода только один баран, — матерый волк режет целое стадо!..

Французы выключили камеру и зааплодировали. Это было именно то, что нужно. Что нужно для успеха фильма — хищник вышел на охоту, хищник ищет новые жертвы. Продолжение следует!..

И если так получится, что Старков окажется прав и на этот раз!..

Глава тридцать восьмая

Иванов сидел в кабине легкомоторного спортивного самолета. Во второй кабине, где обычно помещался инструктор.

На Иванове был надет черный комбинезон и такого же цвета жилет с множеством карманов. Туловище и ноги Иванова были перехвачены парашютной сбруей. На спине закреплен парашют.

— До места осталось пять минут, — сообщил пилот.

Под крылом была темнота, в которой то здесь, то там светились россыпи электрических огней. Но они не могли разогнать мрак безлунной ночи. Генерал Трофимов и майор Проскурин учли в том числе и это — в том числе и астрономические предпосылки, выбрав для проведения операции ночь новолуния.

Самолет взлетел со спортивной базы и находился в воздухе уже более получаса. Но теперь пошел на снижение.

— Вон они, ваши огни, — сказал пилот. — Впереди, прямо по курсу.

Огни впереди образовывали правильные геометрические фигуры, в большинстве своем квадраты и прямоугольники. Это были освещенные фонарями заборы. Нужный квадрат был крайним слева.

— Минута! — предупредил пилот. Иванов сдвинул фонарь кабины и, повернувшись набок, полез грудью на бортик.

— Не надо, можете не выбираться, — остановил его пилот. — Я вас сам сброшу. Только не забудьте отстегнуть связь.

Иванов нащупал провод, идущий к шлемофону, и разъединил штекер.

— Счастливо! — крикнул пилот.

Странный какой-то “диверсант”, еще раз подумал он. Совершенно не похожий на диверсанта — какой-то весь не героический, неловкий и нелепый...

Самолет завалился на крыло, переворачиваясь в воздухе на девяносто градусов, а потом еще на девяносто. И полетел над недалекой землей вверх тормашками. Влекомый силой земного притяжения, пассажир выпал из открытой кабины и полетел вниз. Тугой ветер хлестанул его по лицу, отбросил назад, гася горизонтальную скорость. И тут же маленькая черная фигурка стремительно полетела к земле.

— Раз... Два... — посчитал про себя парашютист, потому что именно так считал на многочисленных тренировках.

— Три!

И дернул кольцо. Парашют раскрылся.

Парашютиста сильно дернули вверх натянувшиеся стропы, и ветер мгновенно стих. Купол парашюта и стропы тоже были черными и потому совершенно неразличимыми на фоне ночного неба.

Ночь была тихая, почти без ветра, и парашют управлялся легко. Парашютист тянул на себя ручку управления полетом, регулирующую натяжение купола.

И парашют увалился вправо.

Тянул левую ручку и, выбирая слабину, разворачивался влево.

А потом еще влево.

И еще...

Огни приближались, светящиеся геометрические фигуры росли.

Теперь чуть правее...

Словно черная парящая, невидимая с земли птица, парашют скользнул над поселком, над крышами домов и высокими заборами.

Еще правее...

Нужный квадрат стремительно надвигался на парашютиста.

Он резче заработал ручками управления, выравнивая парашют и направляя его на крышу дома.

Под ногами пролетели фонари забора, мелькнул двор.

Парашютист резко погасил скорость, проехал ногами пару метров по крыше и завалился набок.

Парашют вздулся впереди черным, мгновенно лопнувшим пузырем. Парашютист, потянув за стропы, загасил купол.

Приземление прошло удачно. Никто ничего не заметил. Потому что никто вверх не смотрел. Все смотрели вокруг и смотрели в мониторы отслеживающих местность видеокамер. Атака с воздуха предусмотрена не была.

Иванов быстро отстегнул парашют, собрал, связал купол стропами и сунул в вентиляционную трубу.

Где-то там, впереди, был люк, ведущий в дом. Но до него еще надо было дойти.

Иванов надвинул на глаза прибор ночного видения, огляделся.

Никого.

Расстегнул один из карманов жилета и вытащил небольшой пистолет-пулемет, из другого достал длинный набалдашник глушителя, накрутил его ну ствол. Медленно и бесшумно передернул затвор, досылая патрон. Теперь оружие было готово к выстрелу. Продел правую руку в специальную петлю. Теперь он мог не держать пистолет-пулемет, освободив руку для другой работы. Но мог в любое мгновение, слегка взмахнув кистью, поймать его за рукоять и открыть стрельбу.